Уже два года — всегда по графику, почти без сбоев, если не считать отпускного сезона, когда она уезжала отдыхать, но всегда предупреждала его об этом задолго до отъезда.
Из дома они не выходили: она не хотела, чтобы их кто-нибудь видел вместе. Она была замужем за каким-то неудачником, который вечно находился в творческом поиске и не мог нормально содержать семью.
А еще он подозревал, что она его немного стесняется. Она была выше его на десять сантиметров и моложе лет на двадцать.
Но в любом случае, все это его совершенно устраивало, он и не любил никуда выходить.
И все же самым важным ее достоинством была исключительная пунктуальность.
После кофе, где-то около семи вечера, — один и тот же ритуал: она раздевалась догола и укладывалась в постель, он присоединялся к ней, аккуратно развесив одежду на спинке стула. На восемь было заказано такси — она уезжала домой.
После ее ухода он обычно включал телевизор, просматривал газеты, которые сразу складывал на прикроватную тумбочку, когда приходил с работы, а потом шел спать, предварительно убрав со стола и вымыв посуду.
Он знал, что женщины любят, когда за ними ухаживают, их полагается угощать, развлекать и дарить подарки. Он даже заранее готовил несколько шуток и анекдотов специально для каждой встречи и всегда говорил ей несколько предварительно заготовленных комплиментов, — он не любил экспромтов ни в чем.
Он все делал правильно и как положено.
И все — по часам.
И очень аккуратно.
Так продолжалось уже почти два года, и так должно было продолжаться впредь.
И он не понял, почему именно сегодня, в этот вторник, она вдруг ударила кулаком по столу, отчего вино расплескалось по скатерти, а бокалы опрокинулись и со звоном покатились по полу. А потом она, оттолкнув его руку, вдруг выбежала из дома, надевая на ходу плащ.
Но это еще не все.
Во дворе его дома она вдруг остановилась, порылась в сумочке, вынула оттуда флакон с клеем и облила лобовое стекло его машины, а потом швырнула в стекло несколько горстей песка, видимо, для того чтоб испортить его окончательно.
Неужели она принесла клей специально, или он случайно оказался в ее сумочке?
Неужели ее так выбило из колеи отсутствие неизменных пирожных?
Придет ли она в пятницу?
Если не придет, то пусть хотя бы позвонит и предупредит.
...Как приготовить те самые пирожные
Ингредиенты:
4,5 стакана молотых грецких или пеканских орехов
1 стакан какао-порошка
0,5 стакана сахарной пудры
2 чайные ложки растворимого кофе
1 столовая ложка горячей воды
1 стакан (не банка, там больше) сгущенного молока
ликер, коньяк, ваниль — по желанию
Внимание! Сухие ингредиенты — сахарную пудру и какао — можно варьировать по вкусу. Можно обойтись вообще без сахарной пудры, добавив больше какао, а можно уменьшить количество какао и добавить еще пудры.
Приготовление:
1. Смешать какао с молотыми орехами.
2. Растворить кофе в ложке горячей воды.
3. Вылить кофе в сгущенное молоко и размешать. Это самый красивый момент — кофейные разводы в сгущенном молоке. Насладитесь им прежде, чем все смешать.
4. Размешать все как следует.
5. Скатать шарики.
6. Обвалять их в сахарной пудре.
7. Выложить на плоский поднос или блюдо.
8. Поставить на час в холодильник.
9. Теперь можно есть.
Выход — примерно 45 штук, в зависимости от размера шариков.
Пирожные хороши и при комнатной температуре, но лучше хранить их в закрытой посуде в холодильнике, в каждом шарике — 80 калорий и всего 6 граммов сахара.
— Ну что ты, маленький, — говорит и кладет ладонь на затылок, туда, где коротко, колюче и влажно. — Ты боишься?
— Нет, — отвечаю и комкаю плечи.
У него в рубашке, где пуговица ловит отражение солнца в отражении зеркала — уже на излете этого дня, — ключицы пахнут, как булочки из бабушкиных завтраков, корицей, что ли, и коричная же россыпь веснушек, вдыхаешь — и першит в сердце.
— Давай не будем торопиться, — говорит, — хочешь — посмотрим кино?
— Нет, — отвечаю.
Я не за этим пришла сюда, не за лишней петелькой времени, у меня дома мама сидит на кухне, вся оранжевая от лампы, как апельсинная корочка, вся встревоженная, как пограничный пес Джульбарс с Карацюпой, у нее Время Че через полчаса, у нее чайник кипит, и запотели стекла, за которыми солнце проваливается в Подмосковье, и у тапочек ее черепашьи плюшевые лица шевелятся и переступают, и потукивают по линолеуму, — мама волнуется, какое уж тут кино.
— Ты такая напряженная, — говорит.
— Нет, — отвечаю.
А он уже отвернулся и что-то такое делает рукой, кругами, кругами, и волны расходятся между лопаток, как от камешка — бросала в пруд длинными утрами, тревожила ручейников и водомерок, в тумане, теплом, как из-под одеяла, и дедушка низал перламутровых червяков на блескучие крючки, наливал из термоса в протянутую жестяную кружку с мятым боком — во вмятине тень на ощупь всегда казалась прохладной.
— Послушай, — говорит, — может, как-нибудь потом попробуем.
— Нет, — отвечаю.
Это у других бывает потом, а у меня невезение растет в животе, сразу за селезенкой. Зимой боялась крупитчатых, с ржавым налетом, тротуаров, жаловалась — болит, ой прямо не могу, и тянет, — папа пальпировал, хмурился, прищелкивал строгими пальцами и вытряхивал из постели, как крошку стряхивают с праздничной, раскрашенной винно-винегретными кляксами скатерти, — марш-марш в занозистые колготы, в шершавое картонное платье, в тяжелую шубу, такую неживую, что даже моль стеснялась надкусить.